Жил на свете барин. Барин как барин. Не хуже других и не лучше.
Однажды собрался он покататься в своей новой коляске, да, перед тем как выехать, позвал повара и приказал ему зажарить к обеду гуся.
— Только смотри не толкнул бы тебя грех съесть хоть кусочек этого гуся! А не то знаешь что будет? Велю связать тебя, словно мешок с сеном, и бить, пока ты, как лягушка, к земле не прилипнешь. Понял?
— Понял, барин.
— Так вот, намотай это себе на ус. И чтобы гусь был готов как раз к моему возвращению, и чтобы не подгорелый был и не жёсткий, не горячий и не холодный, а такой, чтобы во рту таял и чтобы душа радовалась. Понял?
— Понял, барин.
Барин уехал, а повар взялся за гуся. И уж так зажарил его, что не придраться. Со всех сторон гусь зарумянился. Корочка на нём золотистая. Поглядеть — так прямо слюнки текут.
Не удержался повар — видно, толкнул его грех под руку, — отрезал он одну гусиную ножку и съел.
А барин вернулся с прогулки и велел подавать обед. Уплетает он гуся за обе щёки и вдруг видит — второй-то ножки у гуся нет!
От злости барин чуть не лопнул.
— Ах, вот ты какой! — кричит он на повара. — Ладно же, проучу я тебя, да так, что тебе звёзды зелёными покажутся! Ведь я, кажется, запретил тебе есть гуся? А?
— Запретил, барин.
— Так как же ты посмел целую ножку съесть?
— А я и не ел, барин!
— Как это не ел? А где у гуся вторая ножка? — кричит барин. — Кто вторую ножку съел, чтоб тебя самого черти съели?!
— Да что ты, барин, гусь-то ведь одноногий!
Барин прямо из себя выходит:
— Ты что голову мне морочишь! Где это видано, чтобы гусь одноногий был?
— А вот пойдём к пруду — сам и увидишь!
— Пойдём, — говорит барин, — только если ты наврал, так знаешь что с тобой будет? Да я… Да я сам не знаю, что я с тобой сделаю!
Пришли они к пруду, где паслись гуси.
А день был жаркий, солнце так и палит. Гуси вошли в воду, на одной ноге стоят, другую под брюшко подобрали и щиплют на себе перья.
— Ну что, барин, видишь, чья правда? — спрашивает повар. — У гуся-то одна нога.